Но тогда — почему защитники Фи-липпополя — подчеркиваем, одного из последних городов на пути Святослава, — почему они не содрогнулись при мысли о том, что их ожидает, и предпочли оборонять город до конца? Или же — они не имели представления об эксцессах, на которые князь был способен? Но если так, не значит ли это, что до этого момента Святославу не было нужды прибегать к таким крайностям и что, следовательно, случай с Филиппополем был, может быть, единственным? Но тогда этот случай доказывал бы как раз обратное тому, что до сих пор им хотели доказать: случай этот свидетельствует не о репрессиях вообще, которыми было сломлено болгарское сопротивление, но о каре, которую навлек на себя город, который и после того, как болгары уже передались князю, продолжал упорствовать — столько же против Святослава, сколько и против перемены в умах в восточной Болгарии.
29 L. Diac. 137. 21: pletaxcov oxt Kat Moacov Kaxa xabxnv petaovxcov xf)v udxnv otye aovepiiuuvov SKodatj, ‘Pcouatoo; Soauevatvovxe;, 6; yeyovoatv araot; x3; 6; abxob; yeyevnuivr|; xcov XKO&COV.
Здесь, может быть, требуется одно пояснение. Мы уже сказали, что замирение наступило у болгар лишь тогда, когда все надежды на Византию исчезли. Пловдив был одним из тех городов, где византийская традиция была особенно сильна и византийское влияние было особенно глубоким. Его близость к границе, вероятно, поддерживала здесь всего дольше надежды на византийскую помощь. Не достаточно ли этого обстоятельства для объяснения отпора, на который здесь натолкнулись русские, а вместе — и кары, которой Пловдив поплатился за это?
Что касается злодеяния в Доростоле, нам кажется, что его смысл и значение — совсем особенные. От него нельзя делать заключения об отношениях Святослава к болгарам, прежде всего потому, что это — эпилог этих отношений, а также потому, что оно было совершено при исключительных условиях.
События, имевшие место весною 972 г., а в особенности падение Преслава, убили у болгар веру в Святослава: оказалось, что он был не таков, каким они себе его представляли, надежды, которые они возлагали на него, не осуществились. Этим уничтожалась моральная связь между им и ними. Вождя и мстителя не было больше; оставался только завоеватель. И против этого завоевателя выступил теперь другой чужеземец — сильнее его. Последнего они ненавидели как никого другого, но на ненависть он ответил призывом к забвению и к миру. К тому же его предприятие сопровождалось успехом.