Я/
События, разыгравшиеся в этот момент в восточной Болгарии, скрыты от нас непроницаемой тьмой. Известия о положении здесь имеем лишь начиная с первых месяцев 970 г. Эти известия представляют Святослава уже как государя всех восточноболгарских земель. Лев Диакон (105. 1) сообщает, что Святослав в то время уже «гордился победами над болгарами»; то же самое находим и у Скили-цы (384. 2). Но от обоих авторов мы узнаем еще, что отряды тех же самых болгар действуют вместе с русскими войсками против византийцев в южной Фракии. Что они не были завербованы насильственно, видно из слов Льва Диакона, говорящего об этом: наряду с мадьярами, болгары действовали теперь как сподвижники русских (автор употребляет слово TtpooetaipioavTej 108. 20). Еще определеннее выражается здесь И. Скилица: русские, пишет он, готовясь к предстоящей войне, «объединились для общего дела» (KowoTtpayfjoavTej, 384. 13) с подчиненными им болгарами и двинулись к югу против византийцев.
Каковы были степень и формы этого подчинения, на это сейчас никто не в состоянии ответить. Можно утверждать лишь одно: чтобы добиться привязанности новых подданных, русский князь должен был оказать им внимание и сделать им уступки, бывшие для него незначительными и обычными. Мы уже дали понять, какого характера они могли быть. И если Борис II продолжал жить в своей столице, сохранил внешние знаки своего достоинства и, очевидно, пользовался связанными с этим почестями, не значит ли это, что Святослав считал себя обязанным проявить, в лице Бориса, уважение к болгарской государственной традиции? Или дать удовлетворение национальному самолюбию болгар, которые, утративши уже сущность, должны были довольствоваться хотя бы внешней формой?
Если так, то, быть может, не будет чересчур смелым заключение, что в данное время в Преславской Болгарии было два государя. Один — беспомощный фигурант, реликвия великого прошлого, боговенчанный государь своего христианского народа, воплощение фикции, которой было предоставлено утешение умереть своей смертью вместо того, чтобы быть уничтоженной силою. Другой — в мире и в войне одинаково суровый повелитель и воин, предпочитавший шлем и меч диадеме и царскому скипетру, смелый вождь дружин, приведенных им с мрачного севера, и мститель для новых своих подданных за все их унижения и беды, источник которых был там, в великом городе на берегах Босфора.